Том 4. Стихотворения 1930-1940 - Страница 67

Да в избе уберет.
Вечерами Фомич – не в родимой семейке –
Смотрит сам за собой, сиротлив, одинок.

Вот поели. Фомич говорит: «Ну, щенок,
Спать ложися вон там, на скамейке».
Сел малец на скамью,
Вмиг разулся, – устал он ведь за день с избытком, –
Да под голову сунул котомку свою
И накрылся понитком.
Время было осеннее, в лужах – ледок,
А в избе – холодок.
Под понитком Данилка маленько поежился,
Покорежился,
Весь комком, ножки так под себя подогнул,
Надышал под пониток и вскоре уснул.

Лег Фомич, только сердце его что-то гложет,
Все заснуть он не может,
Разговор о той досточке все в голове,
Как блоха в рукаве:
Нет ни сна, ни покою
От нее Фомичу.
Поворочался он, встал, пошарил рукою,
Зажигает свечу
И – к станку: разговор проверяет,
Эту досточку так он и сяк примеряет;
То он кромку закроет одну,
То другую – «ну-ну!» –
То прибавит он поля, то поля убавит,
То он досточку этак поставит,
То другой стороной повернет,
Поглядит и рукою махнет:
«Ну, чего же, выходит, я стою,
Это ж прямо позор,
Ведь парнишечка сметкой простою
Лучше понял узор.
Нет, не сметка одна в этом всем выявляется.
Вот тебе Недокормыш! Войдет ежли в сок…»
На Данилушку смотрит старик, умиляется,
Умиляется и удивляется:
«Ну, глазок!.. Ну, глазок!..»
Потихоньку пошел в кладовушку, –
Туп, туп, туп!
Притащил для Данилки оттуда подушку
И овчинный тулуп,
Осторожно парнишки коснулся, –
До чего ж оказался Фомич легкокрыл! –
Пододвинул подушку, тулупом накрыл.
«Спи, глазастенький!» Тот не проснулся,
На другой лишь бочок повернулся, –
Под тулупом тепло! – растянулся
И давай полегонечку носом свистать.
Фомича бы кому в это время застать!

Ребятишек своих у него не бывало,
А вот тут ему в сердце запало:
Сирота и умом на особую стать.
Свою память, что книжечку, он перелистывает,
Вспоминая, как в детстве таким же был вот.
На Данилку любуется старый. А тот,
Знай, спокойненько спит да посвистывает.
Вот что значит тепло и покой!
После горестей, вишь, добрался до причала.
«Эх ты, – думал Фомич, – кабы вид был другой!
Надо на ноги крепче поставить сначала,
Чтобы не был он слабый да тощий такой.
Провинится – какая с таким-то расправа?
Мастерство ж наше трудное – пыль да отрава
Повреднее, чем в кузнице дым.
Не с его здоровьишком худым
Труд такой одолеть, мастерству научиться.
Сразу чахнуть начнет. Может все приключиться.
Сникнет, точно под ранним морозом трава.
Отдохнуть бы парнишке сперва.
Укрепить его надо, а там и за холку:
От него можно ждать преизрядного толку».

Вот как минула ночь,
Старый мастер ворчит: «Ну-ко, ты! Недоглядок!
Навязали. Мозги тут с тобою морочь.
Ты сперва по хозяйству сумей мне помочь.
У меня, брат, такой уж порядок
Понял? То-то. Я – строг.
Для начала слетай-ко ты в лес за калиной.
Обмотал ее иней седой паутиной.
В самый раз она будет теперь на пирог.
Далеко не ходи. Собирай, да не жадно.
Сколько там наберешь, то и ладно.
Хлеба больше возьми. То имей ты в виду:
Шибко тянет в лесу на еду,
Особливо когда, как сегодня, прохладно.
Да к Петровне еще не забудь-ко зайти.
Я уж ей говорил поутру-то,
Чтоб яичек тебе испекла она круто,
Молочка в туесок налила б. Ну, лети,
Да не так, чтобы пот тебя пронял.
Враз простудишься. Понял?»

Через день вновь заводит Фомич разговор:
«Вот сходи-ко ты в бор,
Подлови-ко мне птичек.
Как щебечет щегол, а собой невеличек!
В нашем, слышь-ко, бору все щеглы на подбор.
Да к чечетке, которая там побойчее,
Подберися ловчее.
Чтобы к вечеру были, гляди.
Понял? То-то. Иди».
А как с птичками резво Данилка вернулся,
Дед Фомич усмехнулся:
«Ладно, брат, да не вовсе. Себя прояви,
Голосистеньких пташек еще налови.
Вот как будет в избушечке нашей напевно!»
Так-то все и пошло, и пошло каждодневно.
Все Данилке уроки Фомич задает,
Все работу дает,
А работа – одна только слава:
Не работа – забава,
В лес на воздух, на вольный пробег.

Выпал снег.
Дед к Данилке опять со словами:
«Поезжай-ко с соседом ты в лес за дровами.
Уж готовы дрова – не рубить.
Чем другим подсобить?
А какая подмога:
В лес – прогулка дорога,
На санях посидеть, помахать ремешком,
А обратно – за возом вприпрыжку пешком».
Вот промнется Данилушка так, намотается,
Дома сытно поест и вовсю отсыпается.
Хорошо его дед обрядил для зимы –
Ведь в понитке была теплота ли? –
Шуба, шапка на нем, рукавицы, – пимы
На заказ для Данилки скатали.
Был Фомич при достатке, работал, не пил,
По оброку ходил,
Кое-что прикопил.
А к Данилке прирос. Полюбил он парнишку,
Стал держать его, прямо сказать, за сынишку.
На него он глядел
И от нежности млел.
Ничего для него не жалел.
Не кладя на него непосильного бремени,
Обучать мастерству не пытался до времени.
Так Данилка в хорошем житье и окреп.
Оказалось, Фомич-то совсем не свиреп,
И Данилка всем сердцем прильнул к нему тоже:
Никого для него нет на свете дороже.
Вот вошла и весна в свою силу-красу.
Стало вовсе Данилке вольготно:
То на пруд он бежит, то шныряет в лесу.