Том 4. Стихотворения 1930-1940 - Страница 47

Дядя Поль тож уволен из банка».
«Не волнуйтесь, граф… жданка.
Успокойтеся. Я поспешу.
В долг себе я вменю.
Я напишу.
Я позвоню».
«Ах, недаром сказала мне тетушка Бетти,
Чтоб я к вам…»
«Рад быть вашим слугой».
В ручку – чмок.
«Вы же, право, другой,
Не такой,
Как… все эти!»

Я бы этак галантно согнулся дугой,
Доброту ощущая во всем своем теле.
Удивляться ль, что я под конец, в самом деле,
«Не такой, а другой»,
Оказался бы по разбирательстве строгом.
За партийным порогом?
Мне б сказали: «Прощай, дорогой!
Обмотали твою „доброту“ вражьи сети.
Оступился ты левой и правой ногой.
Ты – другой,
Не такой,
Как мы все и все эти».

Под Москвой – не где-либо в глуши –
Человек есть такой – предобрейшей души.
Я его приведу для примера.
Под Москвою есть Пушкинский зверосовхоз.
Разведенье пушистых зверьков – не химера.
Дело можно и должно поставить всерьез.
Горностая, иль соболя, или куницу,
Чернобурую ту же лисицу
Можно выгодно сбыть за границу,
За границей же на барыши
Прикупить самых нужных Союзу товаров.
Но – директор пушного совхоза, Макаров,
Человек исключительно доброй души.
На порядки совхозные глядя,
Говорят ему часто рабочие:
«Дядя!
Наш агент по снабжению, Рябов, он – вор
И, приметь-ка, кулацкой породы:
Занимался торговлей скотом в оны годы».
Отвечает директор: «Пустой разговор.
Ну, какой же он вор?
С добываньем снабженья справляется чудно.
Очернить человека не трудно».

«Дядя! Слесаря, Дешина, ты-ко проверь.
Перекрасился явственно Дешин теперь.
А давно ль был он щукой торгового крупной?»

«Что вы, что вы! Да совести он неподкупной,
Стал таким, хоть в партийцы его запиши.
Поведенье его образцово, бессудно.
Тоже вы – хороши!
Очернить человека не трудно».

«Дядя! Руднев, агент, он по прошлому – поп,
А теперь – злой прогульщик и пьет беспробудно».
«Тоже вспомнили: поп. Дело прошлое – гроб.
Сами пьете вы тоже, поди, не сироп.
Руднев пьет? Ну, а вы – пожалеть его чтоб…
Очернить человека не трудно».

«Дядя! Ты бы проверил, кто есть он таков,
Не лишенец ли он, Витяков,
Что устроился в автогараже?
Мы должны быть на страже:
С соболями у нас уже было… того…»
«Что? На страже? Какой? От кого?
Ждать совхозу каких и откуда ударов?»
Он не знает, не хочет он знать ничего,
Добрый дядя, директор Макаров.

«Дядя! Жулик Леонтьев ворует мясцо!»
«Дядя! Мельник Маямсин торгует помолом!»

Добрый дядя страдальчески морщит лицо
Перед явными фактами, пред протоколом:
«Бож-же мой, это честный наш мельник – злодей
И Леонтьев ворует? Мне слушать вас нудно.
Самых дельных и самых честнейших людей
Опорочить так не трудно».

«Ты б Артемова, дядя, послушал хоть раз,
Как он злобно вступает с рабочими в прения.
Подкулачник он злостный, из темных пролаз.
Засорен наш колхоз».
«Я, чай, сам не без глаз.
Никакого не вижу у нас засорения!»

В результате – в совхозе на стенках приказ
От 25-го мая:
«Принимая
Во внимание… вследствие…
С соболями случилося бедствие:
Внезапно погибло от желудочных схваток
Плодовитейших, самых отборнейших маток…
До выясненья причин
Объявить карантин».

Было вскрытием удостоверено,
Что какой-то подлец злономеренно
Лучших маток по выбору перетравил,
Что вредительство это прямое,
Что не новость в совхозе такие дела:
В ноябре, в ночь как раз на седьмое,
Уж попытка такая была
В отделении тож соболином:
Лютей злобой к советскому строю горя,
Кто-то «в честь Октября»
Соболям дал еды, начиненной стрихнином.
Враг не спал. Он орудовал ночью в тиши.

Днем – седьмого – директор добрейшей души
Выступал на трибуне, ну, как! Замечательно!
«Мы врагов – вообще – сокрушим окончательно!
В этот день – вообще – мы, рабочий народ…
Да здравствует наш!..»
Голосил, пяля рот,
А про случай ночной ни словечка.
Осечка.
Потому – «доброта».
Как узнать, кто «работал» в совхозе подспудно?
Может быть, личность эта, а может, и та.
«Очернить человека не трудно».

Я ж Макарову розы в венок не вплету.
Говоря откровенно, какая тут роза:
Полетел он – да как полетел! – из совхоза
За «доброту»!!

Живое звено

Смерть. С ней мирится ум, но сердце не
мирится,
Болезненно сжимаясь каждый раз.
Не верится, что нет бойца, что он – угас:
Улыбкою лицо его не озарится,
Морщинки ласково не набегут у глаз.

Внезапным натиском смертельного недуга
Боец сражен. Поникла голова.
…Последний путь. Прощальные слова.
С останками испытанного друга
Простилась скорбная Москва.

Прощай, Барбюс! Ты – мертв. Но образ
твой – он вечен,
Как вечно то, чему так честно ты служил.
На родине своей ты будешь встречен
Железным строем тех, чьей славой ты
отмечен,