Том 4. Стихотворения 1930-1940 - Страница 46

Осуществилась наяву!

Голодный мужичок с голодною женой
Век проводили свой в голодной перебранке,
И утешалися они мечтой одной,
Мечтой о скатерти – волшебной самобранке
Ей прикажи, и все – еда любая – есть.
Хоть в сказке досыта поесть!

Колхозник говорит: «Не лодырем слыву!
Зато живу теперь уж не в былом хлеву,
И ем зато теперь не отруби в лоханке!»
Крестьянская мечта о дивной самобранке:
Осуществилася в колхозах наяву!

Бранили баре мужика
Площадно,
Пороли баре мужика
Нещадно.
Трещали исстари, века,
У мужика
Бока.
Мужик, житье свое чтоб скрасить горевое,
Мечтал о сказочной дубинке-самобое:
«Всем, всем, кто тянется к мужицким пирогам,
Царям, помещикам, несытым всем врагам,
Утробы чьи страда крестьянская кормила,
Она б хребты переломила!»
А нынче – дальний враг и здешний,
Вредитель внутренний и поджигатель внешний,
Пришипившийся пан, фашистский ли Мамай –
Остерегись! Нас не замай!
Не зря мы празднуем рабочий «Перво-май»,
Наш общетрудовой всемирный праздник вешний!

Покорно мы ль согнем перед врагом главу?
Притронься не к руке нам враг, а к рукаву,
Так приключится с ним такое!..
На нападение ответим мы любое,
Любую выжжем мы зловредную траву!
Мечта о сказочной дубинке-самобое,
Вот – воплощенная – пред нами наяву!

Радзивилловский «краковяк»

Современная баллада

(с польского)

Пышный зал – картина в рамке.
Шпоры звонко звяк да звяк.
С толстой Бертой в старом замке
Князь танцует краковяк.

– Моя краля! – О мейн Януш,
Ире зеле… – Ваша вся!
– Варлихь? – Езус! Ведь не спьяну ж
Вам в любви я поклялся.

– О мейн фирст! Мейн тапфер риттер!
Не коснется, Радзивилл,
Большевистишес гевиттер
Ваших замков, ваших вилл!

– Вы устали? – Нет. – Пше праше,
Еще, фрейлен, еден тур!
Нима в свете выше, краше
Наших родственных культур.

– На востоке вир цузаммен…
– Скоро ль? – Шнель! – Когда б скорей!
– Клятва? – Клятва! – Амен? – Амен!
– Дритта, дрит-та! – Эйнс, цвей, дрей!

– Мы покажем красной хамке:
Нет таких, как мы, вояк! –
…С толстой Бертой в старом замке
Князь танцует краковяк.

Вьется князь вокруг соседки,
Ей отдавши сердце в плен,
Радзивилловские предки
Смотрят сумрачно со стен,

Словно им подать охота
Знак потомку своему,
Словно ведомо им что-то,
Что не ведомо ему,

Что нависло над вельможей
И о чем – и у ворот,
И вкруг замка, и в прихожей –
Шепчет сумрачный народ.

О «доброте»

(По документальным материалам)

Над губами ладонь или платок.
Обывательский шепоток
О большевистской морали
(Тема приобрела остроту):
«За что человека покарали?
За доброту!»

Доброта! Распрекрасное слово,
Но приглядимся к нему.
Скажем, я прослыл за человека презлого
А почему?
Будь я урчащим
Лириком,
А не рычащим
Сатириком,
Разводи в стихах турусы на колесах
О тихих заводях и плесах,
О ловле по утрам пескарей,
О соловье иль кукушке в роще,
Не было б меня добрей
И – проще.

Есть пограничная черта,
Где качество переходит в контркачество,
Отвага – в лихачество,
Деловитость – в делячество,
Краснота в иные цвета,
Бережливость – в скупость,
И доброта –
В глупость,
А глупость – в преступление.
Обычное явление!
Глупая доброта становится той
Простотой,
Про которую и в мире старом,
Чуть не до «Христова рождества»,
Утверждалось недаром,
Что «простота хуже воровства».
Что от нее в мозгах чересполосица,
От которой «добряк» простоволосится,
Доходит до дружбы и кумовства
С перекрашенным, переодетым
Врагом отпетым.
Доброте доброта
Не чета.
Бывает доброта разная:
Умная и несуразная,
Пролетарски-классово направленная
И – вражьей отравой отравленная,
Захваленная и заласканная,
Опошленная и затасканная,
Дряблая, насквозь обывательская,
А в результате – предательская.

Не удержись от такого соблазна я,
Поперла б ко мне публика разная,
Началось бы хождение массовое,
Чуждо-классовое.
Про меня б говорили, что я-де во лбу
Семи пядей,
Называли б меня в похвальбу
«Добрым дядей»,
Говорили б, что только лишь мне
«Довериться можно вполне»,
Что я к сердцу их боль принимаю,
Что я их «понимаю».
Я ж басил бы: «Да, да, случай жуткий!
Да, да, самодурный!»
Ведь я такой «чуткий»,
Такой я «культу-у-ур-ный».

«Ах, Ефим Алексеич! Вы – писатель, творец…
Вы поймете… Был графом отец…
Вы поможете нам, дорогой…
Из Москвы с дядей, с тетей совместно…
Мил-лый, мил-лый… Ведь вы же – другой,
Не такой,
Как… все эти!»

Я… Я понял бы и порадел,
Был бы к просьбам подобным отзывчив сугубо:
«Да, всегда этот… Наркомвнудел…
До чего это грубо!»
«Понимаете? Взяли подписку с меня,
Чтоб я быстро, в три дня,
Из Москвы с дядей, с тетей совместно…
А за что, неизвестно!