Том 4. Стихотворения 1930-1940 - Страница 62

Недуг душевный и телесный
Лечил сивухою двойной.

Молчал тяжелый грохот будня,
И лязг железа, и гудки.
Гудели церкви до полудня,
С полудня выли кабаки.

Воскресный «отдых» в оны годы,
Его припомнить – жуть берет.
«Тряхнем-ка, что ль, на все „доходы“!»
«Эх, что заглядывать вперед!»

«Судьба – злодейка, жизнь – копейка!»
«Пойдем, утопим грусть-тоску!»
«Где наше счастье?.. Друг, налей-ка…
Оно в бессрочном отпуску».

Для скорби черной, неотвязной,
Утехой был однообразной
Трактир, дешевый ресторан
Или на площади на грязной
«Простонародный» балаган.

Из потрохов протухших студни…
Участок иль ночлежный дом…
«Как отдохнул?» – «Нельзя паскудней!»
И снова – тягостные будни
С проклятым, каторжным трудом.

Шесть дней, прикованных к машине.
Воскресный «отдых» – снова то ж.

Как наш рабочий отдых ныне
На прежний «отдых» не похож!

Кто мог представить в годы оны
Рабочий отдых наших лет:
Музеи, парки, стадионы,
Театры, музыку, балет.

Все виды радостного спорта,
Парадов мощную красу,
Уют приморского курорта,
Дома для отдыха в лесу!

Рабочий отдых стал культурным
И оздоровленным насквозь.
Вот почему потоком бурным
В стране веселье разлилось;

Вот почему теперь в газете
Мы пишем и в стихах поем,
Что мы – счастливей всех на свете
В труде и в отдыхе своем!

Столица – народ

Москва! Где слово есть напевней?
Где место есть для нас родней?
Гордясь своею славой древней,
Москва слыла «большой деревней»
До самых большевистских дней.

Не видя в этом святотатства,
Она блюла «святой устой»
В контрасте дикого богатства
С невероятной нищетой.

Ушли купецкие попойки
И хитрованцев нищий сброд,
И лихо мчавшиеся тройки,
И к стенкам жавшийся народ;

Ушла Москва с ее церквами,
Со свалками, гнилыми рвами
И грязью липкой, как кисель,
Ушла с былыми именами
Московской жизни карусель.
Москва украсилась домами,
Каких не видела досель.

То, что звалось Охотным рядом,
Двойным сверкающим фасадом
Домов-гигантов вознеслось.
Москва обличьем и нарядом,
Всем бытовым своим обрядом
Преобразилася насквозь.

Еще былое отмечаешь
Во внешней той-иной черте.
Но люди! Где их ни встречаешь,
Они не прежние, не те.

Вслед всех сановных инвалидов,
Вслед нами сброшенных властей,
Купцов, московских «эвпатридов»,
Ушли насильники всех видов
И паразиты всех мастей.

Враги грозят Москве возмездьем,
Забыв, что их гроза – мертва,
Что под кремлевским пятизвездьем
Цветет Советская Москва;

Что, счет сведя со строем старым,
Сознаньем сил своих полна,
По всей Москве, по тротуарам,
По улицам и по бульварам
Шумит народная волна, –

Живые, радостные лица,
Людской веселый разворот.
Глядит народ: «Моя столица!»
Столица смотрит: «Мой народ!»

Дух этой гордости взаимной –
Гроза для всяких подлецов,
Для швали всей старорежимной
И для фашистских наглецов.

Мы поработали не втуне.
В двадцатилетье Октября
Москва ликует – накануне
«Двенадцатого декабря».

Мы перед днем великим этим
Стоим под стягом трудовым.
Мы в этот день врагам ответим
Своим ответом громовым.

Мы изберем Совет Верховный
И, кровно спаянные с ним,
Порыв восторженно-любовный
В единый клич соединим.

Он скажет миру, чем мы стали,
За что стеной народной встали,
Наш клич по всем по округам,
И будет в этом кличе – «Сталин!» –
Привет – друзьям, ответ – врагам!

Москва сегодня веселится.
Повсюду праздничные лица,
Людской веселый разворот.
Привет тебе, моя столица!
Привет тебе, родной народ!

Народные дворцы

Облегли ночное небо тучи.
Ветер выл, неукротим и лют.
Намело повсюду снега кучи.
Новый год встречал столичный люд.

Еле-еле трепыхалась конка
На горбатом Троицком мосту.
Шла на Невский бледная девчонка
Продавать прохожим красоту.

Вдоль Невы рабочий шел угрюмый.
Он грозил кому-то, сжав кулак:
«Обмануть хотите царской Думой?
Перевешать надо вас, собак!»

Гнил в сырых ночлежках люд голодный,
Жизнь губила чью нужда-палач.
Пьяным хрипом пел канал Обводный,
Заглушая тихий женский плач.

«Фараоны» шли с ночным обходом.
В темноте (Не видно. Не поймать!)
Кто-то крикнул: «Гады! С Новым годом!»
Получив в ответ «такую мать».

Вкруг дворца шла суетня шпионов,
У жандармов пыжились усы.
Над тоской гранитных бастионов
Крепостные плакали часы.

Над дворцом коричнево-кровавым,
Над могилой всенародных благ,
Раскорячившись орлом двуглавым,
На ветру трепался царский флаг.

Во дворце торжественно, парадно,
Царь свершал свой новогодний бал.
Не плясал он сам, хлебнув изрядно:
Хмель ему колени подгибал.

Он смотрел на пляшущие пары